«Многие произведения искусства высочайшего качества спонсировались «грязными» деньгами. И все равно это лучше, чем дрянное искусство делать на «чистые» деньги», – сказал в интервью газете ВЗГЛЯД режиссер Андрей Кончаловский. Правда, на вопрос о своих сегодняшних профессиональных пристрастиях он отвечает, что по профессии считает себя просто «человеком мыслящим».

Именно к подзабытому в наше время «искусству размышления» и подвигали участников Второго Международного форума «Искусство и реальность», организованного Фондом Петра Кончаловского, дискуссии, развернувшиеся на просторах библиотеки имени Бориса Ельцина в Санкт-Петербурге. Между бурными международными спорами о проблемах искусства и критики корреспондент газеты ВЗГЛЯД смог побеседовать с Андреем Кончаловским.

ВЗГЛЯД: Вам не кажется, что главная тема форума в этом году – «Искусство и критика» – направлена лишь на узкий круг специалистов?

Андрей Кончаловский: Когда в мире даже время превратилось в деньги и люди собираются, встречаются, общаются по большей части лишь для того, чтобы решить, как количество этих денег умножить, встреча, смысл которой ограничивается вопросами эстетики, может быть, и не касается напрямую вопросов экономики и политики, но кажется мне более важной для опыта человечества. Опыта, который сегодня сознательно и последовательно разрушается. Решение вопросов, касающихся культуры и искусства, сегодня важнее иных, и, может быть, именно в России такой разговор плодотворнее, чем в других странах мира... Знаете, еще Олдос Хаксли сказал: «Весь мир катится в пропасть. Только Европа спешит туда на «Роллс-ройсе», а Россия – на телеге»... Может, поэтому у нас еще есть время подумать и поговорить?

ВЗГЛЯД: Во время дискуссий на форуме часто звучало слово «политкорректность». Что вы понимаете под этим словом?

А.К.: Я думаю, что одна из главных проблем современности – это утрата индивидуальности из-за страха нарушить политкорректность. Причем политкорректность сегодня определяется не диктаторским государством, а диктаторской идеологией как в политике и философии Западной культуры, так и на просторах виртуальной реальности, Интернета. Страшно то, что это анонимное мнение, но боимся нарушить это «общее мнение». В пространстве Интернета можно найти все. Здесь, в виртуальной реальности, а не в реальном обществе, и рождается страх инакомыслия. В результате зритель не общается с произведением искусства, а спешит за анонимными мнениями. И еще человек сегодня утратил величайшую способность, необходимую для общения с искусством, – способность к созерцанию. Он спешит за изменениями, переменами, бежит глазами за движущимся объектом и не умеет сосредоточиться, остановиться, заглянуть в себя – что он чувствует.

Любой молодой человек, глядя на произведение искусства, задается сначала вопросом о том, сколько это стоит, а потом (но и это не всегда) – зачем оно создано. Он точно знает, сколько стоила и за сколько была перепродана формальдегидная акула Дэмиена Херста, но не думает, а зачем это было сделано. Те, кто приобретает произведения искусства, видят в них инвестиции, а не отражение чувств, переживаний художника. Результат – во-первых, отчуждение искусства от зрителя, во-вторых, сегодня маркетинг и продвижение искусства важнее самого произведения искусства, а мнение об искусстве важнее переживания, и сам рынок искусства важнее собственно искусства... Когда-то Марсель Дюшан, создав арт-объект из обычного писсуара, бросил в лицо человечеству дерзкий вызов. Человечество этого испытания не выдержало, предпочтя быть политкорректным. И сегодня лишь единицы способны сказать громко: «А король-то голый!» Но большинство остается на поле политкорректности...

ВЗГЛЯД: Как вы сегодня оцениваете взаимодействие бизнеса и искусства?

А.К.: Отношения бизнеса и искусства никогда не были и не могут быть гармоничными. Конечно, если политическая воля государственной власти включается в эти отношения, налаживая условия для помощи бизнеса искусству, тогда этот конфликт не такой острый. А так, бизнес и искусство противоположны по самой природе своей. У бизнеса, если это не филантропия, цель – заработать. Конечно, существуют безумные бизнесмены, которые из филантропических побуждений дают деньги на искусство, так же как дают их на больницы или другие социальные нужды. А у искусства другая задача: художник, конечно, хочет кушать, но главное все-таки для него – оставить в произведении искусства свое переживание, чувство. Знаете, это такая идеалистическая форма препровождения времени... Собственно, на нашем форуме мы тоже предаемся такой «идеалистической форме времяпрепровождения», и это спасительно для возвращения утраченных нами ценностей.

ВЗГЛЯД: Но разве сегодня разделенные раньше области бизнеса, науки, искусства, наоборот, не сближаются, используя достижения каждой стороны?

А.К.: Я всегда считал, что искусство и наука – совершенно разные вещи. Но сегодня произошла серьезная смена акцентов: с одной стороны, бизнес стал чрезвычайно научным, потому что бизнес теперь не только создает рынок, но и управляет общественным сознанием. Обратите внимание, что в маркетинге, например, используются очень серьезные исследования не только по математике, экономике, но и по психологии. Идея управления человеком стала важнее идеи создания продукта – и в результате искусство маркетинга стало важнее, чем рыночный продукт, а реклама и продвижение стали суррогатами искусства. Тут получается как по Марксу: отчуждение средств производства от производителя... Наступило время мифов, симулякров и спекуляций. А в области искусства, наоборот, стало властвовать мнение, что то, что нельзя продать, искусством не является. Ну а безвозмездная, спонсорская поддержка искусства государством у нас не поддерживается никак. Увы, у нас все построено на недоверии друг к другу. Любая лазейка используется для эксплуатации денежных знаков, откатов... Но спонсорство как институт может существовать только в случае, если средства, которые отданы культуре или искусству, не облагаются налогом. Какой иначе интерес у бизнесмена вкладывать деньги в искусство?

ВЗГЛЯД: Андрей Сергеевич, а как вы относитесь к тому, что часто в искусство вкладывают деньги компании, которые торгуют сигаретами, алкоголем: многие реставрационные работы в больших государственных музеях, приобретения произведений искусства производятся такими компаниями. Насколько корректны такие сделки?

А.К.: А почему бы и нет? Многие произведения искусства высочайшего качества спонсировались «грязными» деньгами. И все равно это лучше, чем дрянное искусство делать на «чистые» деньги. Надо быть морально нейтральным в таких ситуациях: в конце концов, лучше я возьму деньги у табачной компании, чтобы сделать что-то хорошее для человечества, чем они пропадут или их используют против человечества...

ВЗГЛЯД: На форуме вы отстаивали мнение о нравственных ценностях, которые должно нести искусство. Но в истории культуры и искусства есть огромный пласт, который основан на «эстетике зла». Или это уже искусством не считать?

А.К.: Конечно, зло разлито в мире так же, как и добро. И, на мой взгляд, наше сознание – и российское, и европейское – то есть сознание, основанное на христианских ценностях, строится на представлении об амбивалентности мира. В отличие, скажем, от сознания американского. И поразительно то, что «чувства добрые» можно пробуждать в человеке и через ненависть, и через жестокость... Наверное, это один из мировых парадоксов. Действительно, есть художники, которые очень пессимистично смотрят на мир и человека, но, несмотря на это, они любят людей, в их творчестве чувствуется страдание за людские грехи, именно это и делает их художниками. Как женщины часто влюбляются не в хорошего и положительного человека, но, наоборот, в злодея, негодяя – а любят его страстно, несмотря на то, что умом понимают, каков он. Это тоже парадокс...