(Часть пятая) С точки зрения подлинной науки революционного пролетариата впервые системно рассмотрены выводы буржуазных исследователей о буржуазной науке и практике как производстве и расширенном воспроизводстве (посредством применения) технологий знания-власти над производством человека исключительно и только в качестве "общественного" животного, тотально отчуждённого от своей человеческой природы и расширенного воспроизводящего это самоотчуждение.

Обоснован вывод о том, что наука изначально осуществлялась и опредмечивалась как технологическая наука и техника, будучи и доднесь оставаясь служанкой корпоративного персонификатора высшей институциональной власти над производством общественных индивидов, присвоенной в частную собственность и применяемой в частных интересах действительных членов соответствующей корпорации.

Впервые показано и обосновано, что вся технология знания-власти над человеком как видом животного есть главное средство тотальной (религиозной) войны против человечности человека, которую непрерывно ведёт присвоенная в частную собственность корпорацией персонификаторов высшей институциональной власти над производством общественных индивидов. А также показано и обосновано, что подлинный гуманизм возможен исключительно и только как подлинный коммунизм.

Наука как служанка воли к власти и самой власти, стремящейся к возрастанию.

Портал "ИноСМИ" к опубликованному сегодня переводу статьи "Advance: главная трагедия современности — капитализм" добавляет подзаголовок, резюмирующий содержание этой статьи, — "Трагедия современности еще раз подтверждается пандемией: как капитализм подчинил себе науку и медицину" (полужирным курсивом выделено мною - В.В.).

Одной из "очевидных истин" современного общества является "истина" о том, что в Средневековье "наука — служанка богословия". Но поскольку богословие монополизировано Церковью вообще и клириками, организованными в корпорацию для себя (корпорация священников), в особенности, постольку эта "очевидная истина" в реальности означает, что в Средневековье "наука — служанка священников, организованных в особую корпорацию для себя".

Судя не только по указанной статье в Хорватской газете, но и по множеству публикаций в течение последнего столетия, как минимум, в качестве "очевидной истины" буржуазного общества давно уже утвердилось, что "наука — служанка капитализма".

Но поскольку капитал персонифицирован капиталистом, а капитализм — корпорацией капиталистов, организованной как класс в класс для себя, постольку выражение "наука — служанка капитализма" означает, что "наука — служанка корпорации капиталистов, организованных как класс в особые корпорации для себя".

Однако ни классического капитала, ни классического капитализма давно уже нет — современное общество есть финансово-капиталистическое общество, ибо весь общественный капитал давно уже и тотально превратился в финансовый капитал, а особые (национальные) корпорации капиталистов — в глобальную интернациональную корпорацию финансовых капиталистов.

А посему выражение "наука — служанка капитализма" в современной действительности означает, что "наука — служанка финансовых капиталистов, организованных как класс в глобальную интернациональную корпорацию для себя".

"Всякий национализм есть в своей метафизической сути антропологизм [которым природа человека заранее сведена к животному, и который поэтому даже не способен поставить вопрос, что есть человек как человек, да и вообще в таком знании не нуждается — В.В.] и как таковой субъективизм, — резюмировал почти три четверти века назад Мартин Хайдеггер. — Национализм не преодолевается простым интернационализмом, а только расширяется и возводится [интернационализмом] в систему. Национализм настолько же мало доходит и подтягивается таким путём до humanitas [человечности человека], насколько индивидуализм — путём внеисторического коллективизма [доходит до этой же самой человечности человека]".

"Внеисторический коллективизм", о котором говорит Хайдеггер, есть не что иное, кроме как корпоративизм, являющийся квинтэссенцией существа корпорации как таковой. Корпорация как таковая — это и есть внеисторический "коллектив", утверждающий себя как форма общества.

Корпорация как таковая — это такая форма организации и существования общества, которая необходимо и неизбежно ставит, ибо не может не ставить — она именно для этого произведена и воспроизводится, а потому и ставит, и поставила это общество вне истории.

Корпоративная форма общества поставила такое общество в качестве вечного и неизменного, то есть не человеческого, но естественного "общества" — "общества" животных, пользующихся Логосом (языком, логикой, наукой и т.д.).

По этой мысли Хайдеггера, именно корпоративизм "есть субъективность человека в её тотальности", которая "довершает её [субъективности] абсолютное самоутверждение. Отменить себя субъективность отныне уже не может. Её невозможно даже достаточным образом осмыслить односторонне опосредствующей мыслью [ибо опосредствование всесторонней мыслью в условиях тотальной субъективности невозможно, абсолютно исключено — В.В.]. Повсюду человек, вытолкнутый из истины бытия, вращается вокруг самого себя как animal rationale [как единство тела-души-духа "животного человека"]".

Но ведь финансовый капитал в действительности есть самовозрастающая высшая, стремящаяся к тотальности институциональная власть над производством общественных индивидов в глобальном масштабе, персонифицируемая глобальной интернациональной корпорацией финансовых капиталистов.

Если для новоевропейцев "воля к власти есть... в себе разметка возрастания власти; пред-усмотрение, есть принадлежащая к воле к власти траектория обзора и просмотра: пер-спектива", то для них же "существо власти есть воля к возрастанию власти" (Хайдеггер).

Технологическая наука и самовозрастание власти над человеком как животным.

В то же время, как это обобщает тот же Хайдеггер в эссе "Время картины мiра" "наука, будь то естественная или гуманитарная, сегодня только тогда почитается настоящей наукой, когда способна" обрести и утвердить себя как производство.

Более того, именно новоевропейская наука, согласно результатам исследований этой науки самим Хайдеггером, есть орудие, посредством которого всякий "проект предметной сферы" встраивается "в сущее". Так обеспечивается не только "первенство метода над сущим (природой и историей), опредмеченным в исследовании", но и наука "неотвратимо вторгается в сферу, принадлежащую характерной фигуре техника в прямом смысле этого слова".

"Действенная система науки, — продолжает Хайдеггер, — опирается на планомерно и конкретно налаживаемое взаимное соответствие своей методики и своей установки на опредмечивание сущего". В результате "познание как исследование привлекает сущее к отчёту, узнавая от него, как и насколько представление может располагать им".

И никак иначе в новоевропейском обществе, а равно и в обществе, организованном новоевропейцами, быть не может. Ибо "основной процесс Нового времени — покорение мiра как картины. Слово "картина" означает теперь: конструкт опредмечивающего представления. Человек борется здесь за позицию такого сущего, которое всему сущему задаёт меру и предписывает норму" (курсивом выделено мною - В.В.).

В более поздних своих текстах Хайдеггер доводит эти свои выводы до того, что вся новоевропейская наука в своём существе есть такая настойчивая обработка всего сущего, которая всегда ставила и в конечном итоге поставила всё сущее вообще и человека, в особенности, на истребительное использование.

Мало этого, наука Нового Запада не только в своём осуществлении, но и в своём существе отождествляется с существом техники и её (существа техники) осуществлением, восстанавливая их изначальное практическое единство, идеологически нарушенное Старым Западом.

"К тому, что есть техника, относится изготовление и применение орудий, инструментов и машин, относится само изготовленное и применяемое, относятся потребности и цели, которым всё это служит. Совокупность подобных орудий есть техника. Она сама есть некое орудие, по-латински — instrumentum", — пишет Хайдеггер.

Но ведь всё то, что означает "техника", вместе взятое и организованное как целостность, которая подчинена практическому достижению конкретной предметной цели посредством производства соответствующих предметов и иных результатов (эффектов), удовлетворяющих ту потребность, которой обусловлена цель, есть не что иное, кроме как технология.

И, не произнося слово "технология", Хайдеггер далее замечает, что "техника не простое средство. Техника — вид раскрытия потаённости... Это — область выведения из потаённости, осуществления истины". Ибо "τέχνη — название не только ремесленного мастерства, но также высокого искусства и изящных художеств. Такая τέχνη относится к про-из-ведению, к ποιησις; она есть нечто "поэтическое"".

"Выведение из потаённости, которым захвачена современная техника, носит характер предоставления в смысле добывающего производства. Оно происходит таким образом, что таящаяся в природе энергия извлекается, извлечённое перерабатывается, переработанное накапливается, накопленное опять распределяется, а распределённое снова преобразуется. Извлечение, переработка, накопление, распределение, преобразование — виды выведения из потаённости".

Однако "с самых ранних веков вплоть до эпохи Платона, — обращает внимание Хайдеггер, — слово τέχνη стоит рядом со словом έπιστήμη. Оба слова именуют знание в самом широком смысле. Они означают умение ориентироваться, разбираться в чём-то. Знание приносит ясность. В качестве проясняющего оно есть раскрытие потаённости" (курсивом выделено мною - В.В.)

"Техника — вид раскрытия потённости. Сущность техники располагается в области, где имеют место открытие и его непотаённость, где сбывается άλήθεια, истина", — резюмирует он.

Отсюда становится понятным, что к настоящему времени всякий род, вид, отрасль производства общественных индивидов не может быть ничем иным, кроме как практическим применением соответствующей технологической науки производства материального богатства или производства общественных организмов (особых социумов), опосредствующих производство самих индивидуумов как органических членов этих особых социумов и средств производства материального богатства.

Либо практическим применением технологической науки, являющейся средством воспроизводства непосредственно самих этих индивидуумов — медицина и педагогика, например, относятся именно к таким отраслям производства общественных индивидов.

Но по своему существу все роды, виды и отрасли технологической науки, не исключая медицину, каждая их который есть то или иное конкретное особенное производство общественных индивидов, являются технологией знания-власти над человеком, но не как человеком, а как видом животного.

И каждая технологическая науки в своём практическом осуществлении есть орудие, средство самовозрастания власти над человеком и над всей его жизнью.

Орудием осуществления воли к власти кого является технологическая наука в её практическом осуществлении, то есть в её практическом применении?

Технологическая наука, а никакой другой науки в условиях Нового Запада и произведённого им глобального финансово-капиталистического общества нет, — это орудие осуществления воли к возрастанию власти тех, кто в данный исторический период персонифицирует высшую институциональную власть над производством общественных индивидов соответственно в масштабах особого социума, особой цивилизации или всего человечества.

И Хайдеггер в близком к этому понимании науки совсем не одинок. Мишель Фуко примерно в это же время, но с небольшим отставанием от Хайдеггера, ибо он принадлежал уже к следующему поколению новоевропейских интеллектуалов, приходит к выводу о том, что вся новоевропейская наука есть технология знания-власти над живым вообще и над человеком, в особенности, как над биологическим видом.

М. Фуко так же, как и Хайдеггер, но независимо от Хайдеггера и с другой стороны, опираясь на результаты исследования социальных наук и общественных практик Нового Запада, обосновывает этот свой вывод, по существу совпадающий с выводом Хайдеггера.

Иными словами, новоевропейская наука не только в её восприятии, оценивании и мышлении, но в её практическом использовании, применении в общественной практике самими новоевропейцами есть орудие, средство осуществления власти и более этого — орудие, средство производства и осуществления воли к возрастанию власти, орудие, средство самовозрастания высшей институциональной власти над производством общественных индивидов.

Самая эта специфическая, конституирующая науку Нового Запада, общественная функция науки "обеспечивается, структурируется и выражается как мiровоззрение" (Хайдеггер).

Вследствие этого, согласно его выводам, "новоевропейское отношение к сущему при своём решительном развёртывании превращается в размежевание мiровоззрений, причём не каких угодно, а только тех, которые успели с последней решительностью занять крайние принципиальные позиции, возможные для нового человека".

"Ради этой борьбы мiровоззрений и в духе этой борьбы, — резюмирует этот германский мыслитель, — человек вводит в действие неограниченную мощь всеобщего расчёта, планирования и организации. Наука как исследование есть незаменимая форма этого самоучреждения в мiре, один из путей, по каким со скоростью, неведомой участникам бега, Новое время несётся к полноте своего существа" (курсивом выделено мною - В.В.).

Но ведь всеобщей общественной формой организации Запада вообще, а не только Нового Запада, является корпорация. Этим самым феноменологический круг Запада замкнулся — Запад начал своё историческое бытие с единичных корпораций и в форме единичных корпораций духовного (властного) родства, и в финале своего исторического бытия он пришёл к всеобщей корпорации духовного (властного) родства — глобальной интернациональной корпорации финансовых капиталистов.

Если это корпорация клириков, то наука — служанка клириков, организованных в корпорацию для себя, то есть в Церковь. Если это национальная корпорация буржуазии, то наука — служанка буржуазии, организованной в корпорацию для себя, то есть в национальное государство. Если это корпорация финансовых капиталистов, то наука — служанка финансовых капиталистов, организованных в глобальную интернациональную корпорацию финансовых капиталистов.

Но все ступени исторического развития Запада суть ступени развития самой корпорации властного родства от её единичных форм через особенные её формы — к формам общим и чрез них (чрез их расширение и возведение в органически целостную интернациональную систему "национализмов") — к всеобщей форме корпорации властного родства.

Перманентная война власти, отчуждённой от человека, против его человечности.

Ближе к концу своей научной деятельности Хайдеггер на этом пути своих исследований приходит к выводу о том, что если прежде мир был противоположностью войны, которая прерывала мир, то после завершения систематических боевых действий Второй Мiровой войны мир не стал прерыванием войны — мир стал продолжением войны, формой войны.

Формой войны кого и с кем стал мир?

Мир стал формой войны, которую непрерывно ведёт интернациональный корпоративный персонификатор финансового капитала (а он глобален, всемiрен) в интересах возрастания своей высшей институциональной власти над производством общественных индивидов, осуществляемым в глобальном масштабе.

Формальные объекты этой войны меняются. Однако в восприятии и мышлении субъекта этой войны не меняется предмет (сущность или природа объекта), против которого и с которым ведётся эта непрерывная война. Точно так же меняются формальные цели конкретных исторических периодов этой войны, но её конечная цель остаётся неизменной.

Так каков же действительный предмет, против которого и с которым ведётся эта непрерывная война персонификаторов высшей институциональной власти над производством общественных индивидов?

Обратимся вновь за разъяснениями к тому, кто сделал вывод о превращении мира в форму войны, то есть к Мартину Хайдеггеру.

В "Письме о гуманизме" (написано в 1946-ом, впервые опубликовано в 1957 году) он резюмировал: "Бездомность становится судьбой мiра" (курсивом выделено мною - В.В.).

Отнюдь не о беженцах и не о новом Великом переселении народов пишет Хайдеггер после того, как массовые потоки их, охватившие практически всю Евразию, Океанию и Север Африки, прекратились. Но о чём тогда, о какой и чьей бездомности он пишет?

Чтобы сориентироваться в самых общих чертах хотя бы в том, в каком направлении находится "дом" человека и всего его мiра, утрата которого "становится судьбой" человека и его мiра, надо уяснить для себя, что Хайдеггер мыслил под этим "домом".

"Мы, — пишет Хайдеггер в "Письме о гуманизме", — обычно осмысливаем язык из его соответствия сущности человека, представляемой как animal rationale, т.е. как единство тела-душа-духа. Но как в humanitas "животного человека" (homo animals) эк-зистенция и тем самым отношение истины бытия к человеку остаются за занавесом, так и метафизически телесно-духовное истолкование языка скрывает Язык в его бытийственно-историческом существе".

И что есть этот скрываемый восприятием, оцениванием и мышлением человека современного Хайдеггеру новоевропейского мiра (буржуазного мiра) Язык для самого Хайдеггера?

Для него "язык есть о-существляемый бытием и пронизанный его складом дом бытия" (полужирным курсивом выделено мною — В.В.).

И далее Хайдеггер ещё раз резюмирует определяющую истину человека роль Логоса (Языка) в осуществлении человеком своей человечности, в отличие от "животности": "Человек не только живое существо, обладающее среди прочих своих способностей также и языком. Язык есть дом бытия, живя в котором человек эк-зистирует, поскольку, обретая истину бытия, принадлежит ей".

Вот о какой "бездомности" говорит Хайдеггер — о безвозвратной утрате человеком и всем его мiром Логоса человека как дома бытия его человечности, то есть о самоотчуждении человека от возможности принадлежать (присваивать себе) и осуществлять свою человечность как свою истинно человеческую сущность (природу) в её неразрывном единстве с её же самоосуществлением.

Бездомность мiра для Хайдеггера — это лишённость мiра (мiр лишён) человека как человека, а равно и лишённость человека (человек лишён) самого себя, своей человеческой природы и её человеческого осуществления или, что есть то же самое, бесчеловечность мiра, расчеловечивание мiра, являющееся следствием расчеловечеивания самого человека.

"Надо поэтому мыслить это событие бытийственно-исторически, — пишет далее Мартин Хайдеггер. — То, что Маркс в сущностном и весомом смысле опознал вслед за Гегелем как отчуждение человека, уходит своими корнями в бездомность новоевропейского человека".

Вот тот действительный предмет — человечность человека, против которого высшая институциональная власть над производством человека, произведённая и воспроизводимая Новым Западом, ведёт тотальную (религиозную) войну на полное истребление, поставив человечность человека на тотально истребительное использование, ничтожение и полное уничтожение.

И только это тотальное уничтожение человечности человека может обеспечить достижение конечной цели этой войны — вечное сохранение высшей институциональной власти глобальной интернациональной корпорации персонификаторов финансового капитала над человечеством.

Подлинный гуманизм возможен только как подлинный коммунизм.

Но чем, по оценке Хайдеггера, произведена ("вызвана") из потаённости в непотаённость и с тех пор расширенно воспроизводится вплоть до тотального подчинения вей всего человечества лишённость (бездомность) самого новоевропейского мiра человечности, а равно и лишённость (бездомность) новоевропейского человека человечности?

Эта "бездомность" новоевропейского человека "вызвана судьбой бытия в образе метафизики, упрочена этой последней и одновременно ею же в качестве бездомности скрыта", — резюмирует Хайдеггер.

Но что есть метафизика? Со времён Аристотеля метафизика — это философия.

А что есть философия? Философия — это выраженная в мыслях и логически систематизированная религия.

Но что есть религия в той части, в какой она является формой воспроизводства общественного и индивидуального сознания? Религия как общественная форма сознания и его (сознания) воспроизводства есть идеология.

Или, более развёрнуто, идеология есть религиозная форма существования и осуществления (производства и воспроизводства) сознания общественных индивидов во всей чувственно-конкретной и абстрактной определённости этого сознания условиями материального производства этих общественных индивидов, исторически ограниченного их производством и воспроизводством исключительно и только как общественных животных — в качестве особенного вида животных.

Иными словами, идеология — это форма производства и воспроизводства общественного сознания в условиях самоотчуждения общественных индивидов от своей человеческой природы, которое (производство общественного сознания) расширенно воспроизводит идеальное выражение самого этого отчуждения человека от самого себя, отчуждения им своей жизни в форме труда и отчуждения продуктов этого труда.

И Хайдеггер чувствует это, даже пытается осмыслить это, замечая, что "поскольку Маркс, осмысливая отчуждение, проникает в сущностное измерение истории, постольку марксистский взгляд на историю превосходит другие исторические теории".

"Поскольку, наоборот, ни Гуссерль, ни, насколько я пока вижу, Сартр не признаёт существенности исторического аспекта в бытии, — продолжает далее Хайдеггер, — постольку ни феноменология, ни экзистенциализм не достигают того измерения, внутри которого впервые оказывается продуктивный диалог с марксизмом".

Хайдеггер понимает, что только "продуктивный диалог с марксизмом" может позволить человеку Нового Запада вновь обрести утраченную им человечность и, следовательно, прийти, наконец, к подлинному гуманизму — Маркс уже в рукописях 1844 года сделал вывод, что только подлинный коммунизм и есть подлинный гуманизм.

Ни в какой другой форме, кроме формы подлинного коммунизма, подлинный гуманизм возникнуть и существовать не сможет, и не может.

Однако для "продуктивного диалога с марксизмом", подчёркивает Хайдеггер, "нужно ещё сначала, чтобы люди избавились от наивных представлений о материализме и от дешёвых опровержений, якобы призванных его сразить".

"Существо материализм, — подчёркивает Хайдеггер, — заключается не в утверждении, что всё есть материя, но в метафизическом определении, в согласии с которым всё сущее предстаёт как материал труда. ...существо труда... самоорганизующийся процесс всеохватывающего изготовления, т.е. опредмечивания действительности человеком, который почувствовал в себе субъекта".

И в связи с этим Хайдеггер утверждает, что "существо материализма кроется в существе техники... Она... в истории своего развёртывания происходит из "технэ" как определённого способа "истинствования", αληθεύειν, т.е. [как определённого способа] раскрытия сущего", который (способ раскрытия истины сущего) сам истинен.

Никакого пресловутого "технического детерминизма" в материализме Маркса нет даже для Хайдеггера, а вот для Энгельса с Каутскими и Джугашвили учение Маркса сводится к "техническому детерминизму", то есть к тому, что развитие техники (производительных сил) детерминирует (автоматически определяет и предопределяет) изменение форм общества.

"Можно занимать разные позиции перед лицом коммунистических учений и их обоснования, — говорит Хайдеггер, но — бытийственно-исторически ясно, что в коммунизме даёт о себе знать стихийный опыт чего-то такого, что принадлежит истории мiра".

В то же время, "никакая метафизика, будь она идеалистическая, будь она материалистическая, будь она христианская, не способна по своей сути... встать вровень с событиями, т.е. увидеть, осмысленно и продуманно охватить то, что в полновесном смысле "бытия" теперь есть".

Переведём этот приговор идеологии, всякой, любой идеологии, вынесенный Хайдеггером, на язык подлинной науки революционного пролетариата:

Никакая идеология не способна по своей сути адекватно "увидеть, осмысленно и продуманно охватить", а затем выразить действительность, во-первых.

Но без этого способности адекватно "увидеть, осмысленно и продуманно охватить", а затем выразить действительность выстроить "траекторию обзора и просмотра, то есть перспективу" действительного, а не иллюзорного будущего, а равно и производства этого будущего невозможно, во-вторых.

Поскольку, кроме учения Маркса, все остальные "исторические теории", вся социальные науки, произведённые и воспроизводимые Новым Западом и под его тотальным управлением всем остальным человечеством, а равно и все их корпорации внеисторичны, постольку будущего у Нового Запада и связанного с ним человечества без "продуктивного диалога с марксизмом" быть не может, в-третьих.

Однако средство, которым только и может быть достигнута цель непрерывной религиозной (тотальной) войны с человечностью человека, которую ведёт высшая институциональная власть над производством общественных индивидов, исключает не то, чтобы продуктивный, но и всякий, любой диалог с действительным марксизмом, то есть с действительным движением народных масс, являющимся подлинным коммунизмом. И это — в четвёртых.

Вот и вынуждены князья мiра сего по абсолютной безвыходности регулярно производить и воспроизводить всё новые и новые симулякры коммунизма, вооружённые якобы самой современной и передовой наукой Нового Запада, насаждающие тотальное подчинение людей науке, то есть планомерности, организации и т.д., и т.п.

А что в ныне сущей действительности означает требование тотального подчинения науке (в том числе и медицинской науке, и медицине)?

Требование тотального подчинения науке (в том числе и медицинской науке, и медицине) в современных условиях тождественно требованию тотального подчинения высшей институциональной власти финансового капитала.

Со всеми вытекающими из этого последствиями для всех подчинившихся современной науке, не являющихся действительными членами глобальной интернациональной корпорации финансовых капиталистов.

(продолжение следует)

Василиев Владимир, 16 ноября 2021 года.