Теоретически обобщено, кратко обосновано и в необходимой для понимания заинтересованными читателями мере доступности показано место и роль революционной практики народных масс не только в достижении всё более возрастающей адекватности их сознания действительности их бытия, но и в самоосуществлении народными массами своей развивающейся общественной природы. И, стало быть, показано место и роль революционной практики народных масс в диалектическом отрицании и снятии всех форм отчуждения человека и, в конечном итоге, — самоотчуждения человека от своей человечности.

Часто, так или иначе, цитируют или ссылаются на ставшее хрестоматийным заключение Ульянова (Ленина) в статье "Три источника и три составных части марксизма": "Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов".

Но обычно под тем предметом, который обманывает народные массы или которым эти массы обманываются сами, подразумевают исключительно и только господствующий класс, его органических членов или их доверенных агентов.

Тем более что это заключение сам Ульянов (Ленин) продолжает указанием на то, что "сторонники реформы и улучшений всегда будут одурачиваемы защитниками старого, пока не поймут, что всякое старое учреждение, как бы дико и гнило оно ни казалось, держится силами тех или иных господствующих классов".

И из этого делают вывод, что речь вообще идёт о целенаправленной деятельности "защитников старого" по идеологической и политической мобилизации представителей народных масс в ряды "сторонников реформы и улучшений" существующего строя, "режима", "системы" и т.п.

Однако в действительности всё не столь односторонне и однозначно.

Чем более глубока и широка пропасть между действительностью и реальностью масс, данной им в ощущениях, воспринимаемых, мыслимых и оцениваемых ими — чем больше пропасть между действительной общественной природой здесь-бытия масс и той совокупностью предметного знания, которая и есть актуальное сознание этих масс, тем в большей мере сознание масс обманывает их.

Чем больше пропасть между действительной общественной природой масс, формами и способами их жизни и их актуальным сознанием, тем в большей мере массы не знают, да и знать не могут, как они поведут себя в том или ином политически значимом случае через час-другой, завтра или через какое-то иное время.

Иными словами говоря, в той мере, в какой народные массы не ведают сами себя, их слова — не только публично произносимые ими, но также и не артикулируемые ими публично, но реально мыслимые ими мысли и оценки — расходятся с их делами.

"Наблюдателями" вообще и, в особенности теми, кто ведёт систематическое "научное наблюдение" ("мониторинг") динамики "массовых мнений" и "массовых настроений", это расхождение между словом и делом народных масс оценивается и толкуется не только как "двоемыслие" их, но и как проявление "недоверия" к "верхам", якобы характеризующие "низы".

Однако в действительности этим характеризуется отнюдь не то, что присуще народным массам по их природе, то есть совсем не онтология народных масс.

Этим характеризуется всего лишь то субъективное, посредством которого и в котором, как в искривлённом зеркале, отражается и выражается эта общественная природа народных масс на поверхности их жизни — феноменология масс.

И в то же самое время эта феноменология народных масс вследствие такого её противоречивого соотношения с онтологией этих же самых народных масс ни на мгновение не перестаёт от этого быть органически-противоречивым моментом всего способа жизни этих народных масс в данном состоянии того общества, в котором они живут.

Не только в марте, но даже и в августе-сентябре 1917-го большинство пролетарских масс, не говоря уже о полупролетарских — крестьянско-ремесленных и им подобных — массах, России словесно высказывалось совсем не в духе большевистской "пролетарской революции".

Идеи не только "большевистской революции", но и "революции" до начала революционных действий народных масс не то, чтобы вообще не владели ещё массами, — они в них ещё и не проникли даже поверхностно настолько, чтобы превратиться хотя бы в доминанту всего лишь сознания этих народных масс — только сознания этих масс.

В самом лучшем случае эти народные — пролетарские и полупролетарские — массы для "оправдания" своего поведения и выражения своих чаяний и устремлений изъяснялись больше на языке эсеровском, анархическом или иной формы "грубого коммунизма", чем на языке "общедемократическом" и, тем более, "социал-демократическом".

И так это происходило не только до начала периода революционных действий народных масс, но и чем менее далеко народные массы продвинулись от начала своих революционных действий, тем в большей мере.

А уж до расстрела народных масс 9 января 1905 года народными массами скорее владела "идея монархическая" или, как говорят ныне, идея "консервативная" и "патриотическая", чем идея "грубо-коммунистическая" в любой её форме и любом её виде.

Однако это совсем не помешало тому, что именно народные массы провалили "корниловский мятеж", так и не дав ему свершиться, — мобилизацию генералом Корниловым группировки войск для наступления на Петроград и установления "военной хунты" в интересах "восстановления монархии" и т.д.

Более этого — это совсем не стало препятствием к тому, чтобы эти самые народные массы не просто организовались в фабзавкомы и на их основе — в Советы, перешли к стачкам, вооружённым восстаниям и т.д. не только в 1917 году, но уже и в 1905-ом году.

Народные массы в каждый данный текущий момент публично произносят те и такие слова, которые как бы (на поверхности) доминируют в массовом сознании, составляя основное содержание всего того, о чём и как говорят публично.

То есть народные массы пользуются теми и такими словами и выражениями, которые массово оцениваются как правильные именно в текущий момент в данных конкретных условиях слова и выражения, а потому и именно они и ожидаются массами от всякого говорящего.

А это во многом определяется не только и не столько СМИ, сколько так называемыми лидерами общественного мнения, но не теми, которых таковыми считают и навязывают массам "верхи", а теми, которых в качестве таковых в текущий момент воспринимают сами массы.

Но так происходит лишь до начала того исторического периода, то есть до возникновения для народных масс в качестве определяющей самоё их жизнь объективной реальности такой совокупности общественных условий, когда массы вынуждены организовывать сами себя, чтобы жить.

То есть до тех пор, пока объективными для них общественными условиями их собственной жизни они вынуждены, принуждены, независимо от того, что было в их сознании и их волей прежде, перейти к самоорганизации и организовать самих себя именно для того, чтобы производить и воспроизводить свою жизнь и, стало быть, самих себя.

И вот только тогда народные делают отнюдь не то, что говорили они прежде и даже не то, что говорят они сейчас, и что, стало быть, считается "общественным мнением", выражающим объективную и субъективную реальность и пост-реальность масс, как бы (на поверхности всей совокупности суждений) правильным делать сейчас — здесь и теперь.

Народные массы в таком и только в таком случае делают и непременно сделают то, что обеспечивает осуществление их (этих масс) объективных интересов — наиболее эффективных именно для них по их жизненному опыту действительных (практических) способов получения средств, необходимых для удовлетворения жизненных нужд этих самых масс, или непосредственно удовлетворяющих такие жизненные нужды.

Однако субъективные интересы этих самых масс в той мере, в какой они есть чужие и чуждые этим массам интересы, в это же самое время и до коренного перелома в их сознании в ходе процесса действительного осуществления ими своих объективных интересов в соответствующей мере противоречат объективным интересам и, стало быть, действительному поведению этих действующих масс.

Этот коренной перелом в сознании народных масс происходит только в процессе действительного (практического) осуществления ими своих объективных интересов как один из необходимых и неизбежных моментов и результатов этого процесса.

Но до свершения такого коренного перелома в сознании народных масс, чужие и чуждые массам интересы, прежде присвоенные народными массами как свои субъективные интересы, осознаются, мыслятся и оцениваются ими как свои интересы в той мере, в какой их сознание остаётся неадекватным их действительности.

Именно вследствие этого не следует "допускать также еще более опасного в настоящий момент неверия в силы народа", — писал Ульянов (Ленин) в статье "Революционная армия и революционное правительство" ещё в 1905-ом году.

Но всегда следует "помнить, какой громадной просвещающей и организующей силой обладает революция, когда могучие исторические события силой вытаскивают обывателей из их медвежьих углов, чердаков и подвалов и заставляют их становиться гражданами. Месяцы революции скорее и полнее воспитывают иногда граждан, чем десятилетия политического застоя" (там же).

Вынужденно, по безвыходности будучи "вытащена" в практическое осуществление революции, "масса учится на практике, у всех перед глазами делая пробные шаги, ощупывая путь, намечая задачи, проверяя себя и теории всех своих идеологов" (Ульянов-Ленин).

"Действительное воспитание масс никогда не может быть отделено от самостоятельной политической и в особенности от революционной борьбы самой массы. Только борьба воспитывают эксплуатируемый класс, только борьба открывает ему меру его сил, расширяет его кругозор, поднимает его способности, проясняет его ум, выковывает его волю" (Ульянов-Ленин).

Ибо только посредством революции и в целях революции "масса делает героические усилия подняться на высоту навязанных ей историей гигантских мировых задач, и, как бы велики ни были отдельные поражения, как бы ни ошеломляли нас потоки крови и тысячи жертв, — ничто и никогда не сравнится, по своему значению, с этим непосредственным воспитанием масс и классов в ходе самой революционной борьбы. Историю этой борьбы приходится измерять днями".

А почему происходит именно так, и не как иначе?

Это происходит именно так, а не иначе потому, что "всякая революция означает крутой перелом в жизни громадных масс народа. Если не назрел такой перелом, то настоящей революции произойти не может. И как всякий перелом в жизни любого человека многому его учит, заставляет его многое пережить и перечувствовать, так и революция дает всему народу в короткое время самые содержательные и ценные уроки".

Только "за время революции миллионы и десятки миллионов людей учатся в каждую неделю большему, чем в год обычной, сонной жизни. Ибо на крутом переломе жизни целого народа становится особенно ясно видно, какие классы народа преследуют тe или иные цели, какою силою они обладают, какими средствами они действуют".

"Революционные периоды тем и отличаются от периодов так называемого мирного развития, от периодов, когда экономические условия не вызывают глубоких кризисов, не порождают мощных массовых движений, — резюмировал Ульянов (Ленин), — что формы борьбы в периоды первого вида неизбежно бывают гораздо разнообразнее с преобладанием непосредственно-революционной борьбы масс над пропагандистско-агитационной деятельностью вожаков в парламенте, прессе и т.п.".

"Чтобы оценить революцию действительно по-марксистски, с точки зрения диалектического материализма, — указывал он далее, — надо оценить её, как борьбу живых общественных сил, поставленных в такие-то объективные условия, действующих так-то и применяющих с большим или меньшим успехом такие-то формы борьбы".

Но лишь только "с прогрессом" самой революции, "изменяется соотношение классов в революции" (Ульянов-Ленин).

Дело в том, указывал Ульянов (Ленин), что "лишь в ходе классовой борьбы, лишь в более или менее продолжительном историческом развитии революции вскрывается разное понимание этой "демократии" разными классами. Мало того: вскрывается глубокая пропасть между интересами различных классов, требующими различных экономических и политических мероприятий во имя одной и той же "демократии"".

А посему, как обобщил он же, "лишь в ходе борьбы, лишь в развитии революции выясняется, что один "демократический" класс или слой не хочет или не может идти так далеко, как другой, — что на почве осуществления "общих" (якобы общих) задач развертываются ожесточенные столкновения за способ их осуществления, например, за ту или иную степень, широту и последовательность свободы, народовластия, за тот или иной переход земли к крестьянству и т.д.".

Ведь, разъяснял он далее, "всякий действительный прогресс революции есть вовлечение в движение более широких масс, — следовательно, большая сознательность классовых интересов, — следовательно, большая определенность политических, партийных группировок и более точная обрисовка классовой физиономии разных партий, — следовательно, все большая замена общих, абстрактных, неясных и смутных в своей абстрактности политических и экономических требований конкретными, точно определенными различными требованиями различных классов".

Поэтому только "в революционную эпоху... пролетариат может развить энергию борьбы во сто раз большую, чем в обычное спокойное время. Это говорит о том, что человечество вплоть до 1905 года не знало еще, как велико, как грандиозно может быть и будет напряжение сил пролетариата, если дело идет о том, чтобы бороться за действительно великие цели, бороться действительно революционно!"

Цитировать обобщения Ульянова (Ленина) по этому предмету можно ещё весьма долго.

Но уже цитированного и сказанного вполне достаточно, чтобы кое-что существенное в происходящем ныне и грядущем вскоре будущем России стало очевидно для всякого, у кого идеологией не закрыты глаза и уши, чтобы увидеть и услышать то, на что указывает сказанное, а также и для всякого иного, кто не закрывает старательно глаза и уши, дабы не видеть и не слышать "вот этого всего".

Нет ничего более ошибочного, чем судить о том, что вскоре будут делать и сделают народные массы России в действительности, по тому, что говорят эти самые массы в текущий момент, какие ответы дают они на вопросы опрашивающих их вообще и, в особенности, тех, кого воспринимают чужими и чуждыми себе.

Нет ничего более ошибочного, чем по словесным выражениям субъективных намерений, целей и мотивов практических действий масс вчера и сегодня судить о действительных общественных и политических настроениях, политической ориентации и мере готовности масс к свершению того, что они неизбежно сделают вскоре в действительности, ибо не смогут не сделать этого.

Понимание этого — чрезвычайно важный момент действительного понимания не только различия между объективным и субъективным.

Понимание этого — чрезвычайно важный момент понимания также и определяющей роли материального вообще (в том числе того, которое ныне именуется "холодильником", но далеко не сводится только к нему) и опредмеченного в общественной природе масс, воипостасированного в них материального, в особенности, — определяющей роли материального по отношению к субъективному вообще и идеальному, в особенности.

В то же время понимание этого есть также и неотъемлемый момент, а равно и атрибут понимания действительной диалектики объективного и субъективного вообще и, в особенности, диалектики политического развития масс в процессе и процессом их жизнедеятельности по удовлетворению своих действительных жизненных нужд.

Василиев Владимир, 16 июня 2022 года.