Теоретически обобщена логика исторически закономерного превращения Древнего Рима в центр (метрополию) территориальной империи как политической формы превращения становящегося "мiрового рынка" во всеобщую форму осуществления товарно-денежного обращения и развития простого товарного производства в бассейне Средиземного моря, обусловленного всем предшествующим развитием этого же самого простого товарного производства в этой же части Евразии.

А равно и теоретически обобщена логика исторического превращения особенного "мiрового рынка" Античности в объективный фактор, насильственно втягивающий в отношения простого товарного производства все производственные общественные организмы, территории которых входили в границы территории этого рынка, независимо от воли и сознания, но вопреки воле и сознанию этих общественных организмов и его членов.

Впервые резюмирована специфическая общественная природа категорий классового общества вообще и категорий буржуазного общества, в особенности, существенное (качественное) отличие от них категорий будущего коммунистического общества, производимых действительным коммунистическим движением народных масс.

Рим как концентрированное выражение нового города, явленного Античностью.

На самом пике своей научной деятельности, подводя основные итоги её и демонстрируя не только работоспособность, но и всеобщность произведённой им теории, Макс Вебер в "Аграрной истории Древнего мiра" пришёл к выводу, что в Античности "деревня" подчинила себе "город", в то время как в современном ему буржуазном обществе "город" подчинил "деревню".

Под "деревней" Вебером явно подразумевается "аграрное производство", а неявно — "демократию аграрных производителей", которая по представлениям Вебера подчинила "город" своей власти.

Под "городом" Вебером явно понимается "промышленное производство", которое он начинает с "крупных форм" ремесленного производства, типа античных эргастерий и мануфактур, а неявно под городом понимается "власть аристократии (бюрократии)", то есть территориальная форма концентрации бюрократии, основу которой составляет аристократия.

Такое понимание "города" Вебер в действительности унаследовал от Средневековья, наследство которого, особенно в современной ему Германии, впрочем, как и в Австро-Венгрии, и в России, и даже в Британии далеко ещё не было преобразовано буржуазным способом производства.

Однако обосновывает это своё восприятие и мышление города Вебер произведённой Новоевропейской социальной наукой историей Древнего мiра - Месопотамии, Египта, Китая, Индии, а также Ближнего Востока, современного Античности, но ещё более - Ветхим Заветом.

Маркс в очерках "Нищета философии. Ответ на "Философию нищеты" г-на Прудона", в 1847 году опубликованной отдельной книгой, сделал вывод о том, что "отделение города от деревни" есть "первое крупное разделение труда", каковым является противоположность между городом и деревней есть первое крупное общественное разделение труда, которым обусловлены социальное неравенство и экономические отношения, во-первых.

В последующих экономических рукописях и в тексте "Капитала" Маркс пишет о том, что противоположность между городом и деревней есть та и такая противоположность, в рамках которой движутся все экономические категории, во-вторых.

Поэтому, согласно письменному наследию Маркса, господство города над деревней есть необходимый (но не достаточный) существенный признак, а равно и одно из необходимых общественных условий и выражений буржуазного способа производства, в-третьих.

И на первый взгляд можно было бы согласиться также и с выводом Вебера, который вроде бы не противоречит выводу Маркса, сделанному, правда, по вопросу, к научной критике которого Маркс ещё не приступил, а только-только подступался.

Но действительно ли в Античности "деревня" подчинила "город"?

В действительности ведь город, ставший полисом, стал таковым, подчинив себе всю деревенскую округу.

А в чём это выразилось?

Это выразилось в том, что город из квинтэссенции, концентрированного выразителя экономических и политических интересов бюрократического аппарата государственной власти господствующего класса, формой которого была корпорация кровного родства (племя, союз кровнородственных племён), превратился:

— Сначала в квинтэссенцию, концентрированное выражение ансамбля экономических и политических интересов большого количества мелких частных собственников, для осуществления которых организовавшихся в "государство-войско" как единственно возможную и наиболее эффективную для этого форму корпорации духовного (властного) родства, искусственно произведённого и воспроизводимого ими по образу и по подобию корпорации кровного родства.

— С некоторым запаздыванием по времени город в Античности превратился также и в квинтэссенцию, концентрированное выражение экономических и политических интересов субъектов становящегося мiрового рынка. Тех самых общественных субъектов, которые специализировались на региональной и дальней торговле с внешними по отношению к данному полису производственными общественными организмами, а также неразрывно связанных с этой торговлей денежного обращения, полной или частичной экспроприации продуктов производства, производимых иными общественными организмами.

Иными словами, в условиях Античности город превратился также и в квинтэссенцию, концентрированное выражение тенденции к "высшей командной (административной) власти" над производством, осуществляемым всеми существующими в пределах Ойкумены производственными общественными организмами.

Поэтому Вебер и в этом отношении даже не поставил всё с ног на голову, но вывернул существо дела, впрочем, как и вся буржуазная социальная наука.

В действительности Античность впервые создала новый город, основанный на товарном производстве вообще и на товарно-денежных отношениях, в особенности, всецело подчинив ему деревню, во-первых.

Но этот новый город Античности подчинил деревню пока ещё только внешними и для самого города, и, тем более, для деревни экономическими отношениями и связями.

Новый город подчинил деревню отношениям и связям формирующегося, но ещё не сформировавшегося, административно не объединённого в одно целое даже политически "мiрового рынка".

Впрочем, идеологически этот "мiровой рынок" был ещё более далёк от того, когда границы этого рынка более-менее совпадают с границами одного духовного (идеологического) государства, чем от объединения территории этого рынка как политически и административно единой территории.

Устойчивость такого "мiрового рынка" как формы высшей институциональной власти над производством общественных индивидов, осуществляемым в пределах этого рынка, могла быть обеспечена только политическими (военными) средствами, ибо этот "мiровой рынок" был весьма далёк от превращения в одно единое материальное государство, во-вторых.

Впрочем, это относится также и к устойчивости самого этого нового города Античности. Его устойчивость могла обеспечиваться также только политическими (военными) и идеологическим средствами вообще и постоянно возрастающим потоком товаров в натуре и денежного товара, в особенности, обеспечиваемым регулярными и систематическими (поставленными на поток) экспроприациями не только самих этих товаров, но и их производителей. И это — в-третьих.

То, что производство самих этих мелких частных собственников как мелких товаропроизводителей и самой этой формы полиса заняло не одну сотню лет, и что далеко не в каждом единичном случае результат оказался наиболее оптимальным и, тем более, наиболее успешным, ничего не изменяет в существе этого процесса и его результата.

Ни финикийские Тир или Библ, ни Афины, ни Карфаген объективно и субъективно по разным условиям и обстоятельствам не смогли стать более успешными в осуществлении тенденции к превращению города в центр (метрополию) империи, охватывающей всю Ойкумену, чем Древний Рим.

Только в Древнем Риме экономические, идеологические и политические интересы "государства-войска", первоначально организованного как "res publica" в форме "республики", вследствие расширенного воспроизводства тенденции к превращению в империю обретали наиболее адекватные им формы институциональной социальной организации.

В результате только в Древнем Риме "государство-войско" было органически подчинено тенденции развивающегося в единую Ойкумену мiрового рынка обрести политико-правовую форму империи.

Этот становящийся мiровой рынок стал административно объединённым в одно политическое целое рынком, который таким способом превратился во всеобщую форму осуществления товарно-денежного обращения и развития простого товарного производства в бассейне Средиземного моря, обусловленного всем предшествующим развитием этого же самого простого товарного производства в этой же части Евразии.

Став всеобщей формой осуществления товарно-денежного обращения как всеобщей внешней формой производства общественных индивидов, осуществлявшегося в форме особых производственных общественных организмов в общих территориальных границах Ойкумены, "мiровой рынок" в этой своей особенной форме стал общественным условием, а равно и общественной предпосылкой производства всех общественных организмов, существовавших в пределах этой Ойкумены.

Иными словами, этот особенный "мiровой рынок" Античности отныне стал объективным фактором, насильственно втягивающим в отношения простого товарного производства все производственные общественные организмы, кормящие территории которых входили в границы территории этого рынка — в границы Ойкумены.

Этот рынок втягивает все такие общественные организмы в отношения простого товарного производства независимо от воли и сознания, но нередко вопреки воле и сознанию самих этих общественных организмов и его действительных членов.

И, стало быть, особенный "мiровой рынок" Античности, завершённый своим производством и далее воспроизводимый в качестве самого себя высшей институциональной властью Древнего Рима над всей Ойкуменой, стал объективным фактором, преобразующим материальный базис всех производственных общественных организмов, обитавших в пределах этой Ойкумены, в реальный материальный базис простого товарного производства.

Ключ к пониманию прогрессивных эпох, предшествующих буржуазной эпохе.

В рукописях 1857-1858 годов Маркс резюмирует, что "вначале обмен возникает чаще между различными общинами, чем между членами одной и той же общины. Далее: хотя деньги начали играть известную роль очень рано и всесторонне, однако в древности они выступают как господствующий элемент только у односторонне определившихся наций, у торговых наций" (курсивом здесь и далее выделено мною - В.В.).

"И даже в наиболее развитой древности, у греков и римлян, полное развитие денег, которое составляет предпосылку современного буржуазного общества, отмечается только в период разложения, — заключает Маркс. — Таким образом, эта совершенно простая категория исторически выступает в своей полной силе только в наиболее развитых состояниях общества. Она отнюдь не проникает во все экономические отношения; например, в Римской империи, в период наибольшего ее развития, основу составляли натуральные подати и повинности. Денежное хозяйство было там вполне развито, собственно, только в армии, оно никогда не охватывало весь процесс труда в целом"

Вообще, только "буржуазная экономика дает нам, таким образом, ключ к античной и т.д. Однако вовсе не в том смысле, как это понимают экономисты, которые смазывают все исторические различия и во всех общественных формах видят формы буржуазные".

Почему не в том смысле, как это понимает буржуазное общество?

Потому что намеки более высоких форм производства общественных индивидов, которые имеются в более низких по своему общественному развитию формах производства, "могут быть поняты только в том случае, если само это более высокое уже известно".

Этот вывод Маркса практически истинен в отношении всех без исключений категорий буржуазного общества — политэкономических, идеологических (религиозных, философских и научных), политических и юридических (политико-правовых), а равно и в отношении категорий всех добуржуазных форм общества.

Но следствием этого вывода является — если наиболее развитое состояние буржуазного общества не достигнуто, то определённая часть тех форм в добуржуазном прошлом, которые являются намёками на ещё не произведенные буржуазным обществом формы, понята быть не может до тех пор, пока буржуазное общество не произведёт соответствующие, завершённые своим развитием, общественные формы.

Специфическая общественная природа категорий классового общества.

Политэкономические категории — это категории (общественные формы) классового общества.

И поскольку общественное сознание классового общества есть сознание идеологическое, иллюзорное, постольку политэкономические категории даны как экономические категории, являющиеся разновидностью идеологических (иллюзорных) форм восприятия, оценивания и мышления классового общества им самим, то есть классовым обществом, его органическими членами — индивидуумами классового общества.

"Экономические категории представляют собой лишь теоретические выражения, абстракции общественных отношений производства", — резюмировал Маркс в "Нищете философии".

И в ином месте там же в "Нищете философии" Маркс подчёркивает, что "разделение труда в целом обществе совершалось по определенным правилам. Были ли эти правила установлены неким законодателем? Нет. Вызванные к жизни первоначально условиями материального производства, они были возведены в законы лишь гораздо позднее. Именно таким образом эти различные формы разделения труда и легли в основу различных форм организации общества".

"Но народы развиваются не по королевскому декрету, — продолжает Маркс. — Прежде чем прибегать к таким указам, народы должны по меньшей мере изменить снизу доверху все условия своего промышленного и политического существования, а следовательно, и весь свой образ жизни".

"Разделение труда внутри современного общества, — продолжает Маркс, — характеризуется тем, что оно порождает специальности, обособленные профессии, а вместе с ними профессиональный идиотизм".

Поэтому "тот, кто из категорий политической экономии конструирует здание некоторой идеологической системы, — резюмирует Маркс в "Нищете философии", — тем самым разъединяет различные звенья общественной системы. Он превращает различные звенья общества в соответственное число отдельных обществ, следующих одно за другим. В самом деле, каким образом одна только логическая формула движения, последовательности, времени могла бы объяснить нам общественный организм, в котором все отношения существуют одновременно и опираются одно на другое?"

Политэкономические категории — это не категории общественного бытия человека как человека, но категории мыслимой посредством идеологического (иллюзорного) абстрагирования от повседневной производительной деятельности человека, который ещё не стал человеком.

"Население — это абстракция, если я оставлю в стороне, например, классы, из которых оно состоит. Эти классы опять-таки пустой звук, если я не знаю основ, на которых они покоятся, например наемного труда, капитала и т.д. Эти последние предполагают обмен, разделение труда, цены и т.д. Капитал, например, — ничто без наемного труда, без стоимости, денег, цены и т.д. Таким образом, если бы я начал с населения, то это было бы хаотическое представление о целом, и только путем более близких определений я, аналитически подходил бы ко все более и более простым понятиям: от конкретного, данного в представлении, ко все более и более тощим абстракциям, пока не пришел бы к простейшим определениям. Отсюда пришлось бы пуститься в обратный путь, пока я не пришел бы, наконец, снова к населению, но на этот раз не как к хаотическому представлению о целом, а как к богатой совокупности, с многочисленными определениями и отношениями".

Став абстракцией, политэкономические категории превращаются в логические понятия — в идеологически превращённые формы мышления, реальный объём и содержание которых определяют "формы бытия, условия существования, часто только отдельные стороны" исторически определенного общества как того конкретного субъекта мышления, который познаёт, мыслит сам себя, своё происхождение и своё будущее.

Категории классового общества, став абстракциями, превращаются в объективные формы мышления (осмысления) классовым обществом самого себя, которые (формы мышления) различаются между собой как разные, не сводимые друг к другу, но отделённые друг от друга и противопоставляемые друг другу идеальные формы, абстрагированные от чувственно-конкретной реальности, отражением и выражением которой они являются.

Политэкономические категории — это понятия (абстракции) не только отношений производства человека, но и абстрагированные от самих чувственно-конкретных отношений производства человека, ещё не ставшего человеком, а пока ещё только становящегося человеком — становящегося человеком в общественных условиях самоотчуждения от своей человеческой природы, то есть осуществления себя не как человека, но как общественного животного.

Категории классового общества — это категории существования общественного животного, отчуждающего самоё свою жизнь, свою жизнедеятельность в качестве чуждой ему деятельности — труда. А также это категории существования общественного животного, отчуждающего продукты этого труда, являющегося чуждым ему, ибо чужим для него, не ему принадлежащим трудом, являющимся для него мукой, мучением.

Общественного животного, отчуждающего свою жизнь и её продукты и одновременно подчиняющегося им как всецело господствующей над ним чуждой ему внешней власти, насильственно определяющей (ограничивающей) всю его жизнь, сознание и волю, сводящей их к тотальному рабству (подчинению) этой власти, ведущему к односторонности и идиотизму. В то время как в действительности человек есть существо сознательное, универсальное и потому свободное.

Коммунизм — действительная критика буржуазного общества и всех его категорий.

"Расчленение предмета [Критики политической экономии], — резюмирует Маркс свои рукописи 1857-1858 годов, — очевидно, должно быть таково: 1) Всеобщие абстрактные определения, которые поэтому более или менее подходят ко всем общественным формам, однако в выше разъясненном смысле".

Далее: "2) Категории, которые составляют внутреннюю организацию буржуазного общества и на которых покоятся основные классы. Капитал, наемный труд, земельная собственность. Их отношения друг к другу. Город и деревня. Три больших общественных класса. Обмен между ними. Обращение. Кредит (частный)" (курсивом и полужирным курсивом выделено мною — В.В.).

И наконец: "3) Концентрированное выражение буржуазного общества в форме государства. Рассмотрение его в отношении к самому себе. "Непроизводительные" классы. Налоги. Государственный долг. Государственный кредит. Население. Колонии. Эмиграция. 4) Международные условия производства. Международное разделение труда. Международный обмен. Вывоз и ввоз. Вексельный курс. 5) Мировой рынок и кризисы".

Заметьте хорошенько: для Маркса общественные классы буржуазного общества — это точно такой же предмет научной критики, как и все остальные категории политической экономии, то есть для Маркса общественные классы буржуазного общества — это политэкономические категории, подлежащие научной критике.

Однако ещё в рукописи "Немецкой идеологии" Маркс резюмировал, что действительная критика современного — буржуазного — общества, заключается отнюдь не в его критике идейной, теоретической, но в практической критике буржуазного общества, в том числе и в "критике оружием", если она действительно потребуется общественной практикой.

А что есть практическая, то есть действительная критика буржуазного общества?

Действительной критикой буржуазного общества является исключительно и только то и такое практическое движение народных масс, ибо только народы делают историю, которое упраздняет существующее — буржуазное — состояние общества.

Действительное движение народных масс, осуществляющее действительную критику буржуазного общества своей (народных масс) общественной практикой, только и есть подлинно коммунистическое движение.

В "Тезисах о Фейербахе" Маркс ясно и категорично резюмирует, что задача состоит не в том, чтобы теоретически (идеологически) объяснить мiр, но в том, чтобы изменить его (мiр) практически и, следовательно, изменить самого человека, всю его общественную природу вместе с его общественной практикой и сознанием.

Только революционное преобразование буржуазного общества в общество коммунистическое, главным средством производства которого, а равно и единственной всеобщей общественной формой этого средства производства может стать только революционная диктатура пролетариата. Не диктатура рабочего класса, но революционная диктатура пролетариата.

Нет и быть не может никакого другого коммунистического движения, кроме этого, осуществляющего действительную критику буржуазного общества общественной практикой его преобразования в общество коммунистическое, которое только и является коммунистическим в действительности.

Никакого другого действительно коммунистического движения не было, нет, и не может быть в действительности, как бы успешно кто-либо ни смог идеологически (иллюзорно) произвести иное представление о коммунизме и верования в него, политически и юридически насаждая и утверждая такие иллюзорные представления и верования как объективную реальность.

Но что из этого следует в отношении категорий общественного бытия и общественного сознания?

Из этого следует, что категории общественного бытия и общественного сознания коммунистического общества не могут быть ни политэкономическими, ни политико-правовыми, ни идеологическими категориями буржуазного общества.

Все категории коммунистического общества могут быть, непременно станут и будут категориями коммунистического общества, в котором категории общественного сознания адекватно отражают и выражают категории коммунистического, подлинно коллективного производства человека как человека.

Процесс становления и возникновения этих категорий коммунистического общества есть процесс действительного коммунистического движения народных масс, возникающего и возникшего уже в недрах буржуазного общества. Ни в каком ином обществе, кроме буржуазного общества, действительное коммунистическое движение возникнуть не может.

Следовательно, намёки, зачатки и производственные заделы категорий коммунистического общественного бытия и коммунистического общественного сознания производятся действительно коммунистическим движением народных масс уже в рамках буржуазного общества.

Но категории действительного коммунистического движения и коммунистического общества — это не категории буржуазного общества.

Категории действительного коммунистического движения и коммунистического общества суть диалектическое отрицание и результат этого диалектического отрицания категорий буржуазного общества, упраздняющего категории буржуазного общества с одновременным диалектическим снятием, удержанием, возвышением и преобразованием всего лишь только того, что снимается из того, что отражают и выражают категории буржуазного общества.

Именно поэтому пролетариат не есть рабочий класс (не тождествен рабочему классу, и даже не равен ему ни в каком отношении), государство революционной диктатуры пролетариата не есть буржуазное государство и т.д.

(продолжение следует)

Василиев Владимир, 15 ноября 2021 года.